***
Возрастные ограничения 12+
Невозможно прошлое исправить,
Что прошло, того не изменить.
Но, однако, долго я была слепая,
Шила завтра, из вчера тянула нить.
Я пыталась изменить себя, копаясь в детстве.
Я пыталась, рассуждая о судьбе,
Высчитать: что раньше было в сердце,
Складывая с будущим в уме.
Я пыталась разгадать законы
Те, что неподвластны разуму людей,
С пеною у рта твердить каноны
Тем, кому их смысл был видней.
Я во многом глупо ошибалась,
Но в ошибках я винила лишь себя.
Правда, ту, которой не являлась.
Но которой мне хотелось быть всегда.
Невозможно прошлое исправить.
Что прошло, того не изменить.
Потому, пора его оставить.
И давно пора себя простить.
Что прошло, того не изменить.
Но, однако, долго я была слепая,
Шила завтра, из вчера тянула нить.
Я пыталась изменить себя, копаясь в детстве.
Я пыталась, рассуждая о судьбе,
Высчитать: что раньше было в сердце,
Складывая с будущим в уме.
Я пыталась разгадать законы
Те, что неподвластны разуму людей,
С пеною у рта твердить каноны
Тем, кому их смысл был видней.
Я во многом глупо ошибалась,
Но в ошибках я винила лишь себя.
Правда, ту, которой не являлась.
Но которой мне хотелось быть всегда.
Невозможно прошлое исправить.
Что прошло, того не изменить.
Потому, пора его оставить.
И давно пора себя простить.
Вспениваются и лопаются больные пальцы.
Легко поставишь крест на чужих трудах,
В глазах странные мысли — уже постояльцы.
Не веселье, не грусть. Просто прекрасное чувство,
Когда сердце тает в зеленом огне;
Предела нет в нашем мире искусству,
И чем больше сил, тем глубины мрачней.
Стараюсь спокойно, нечасто дышать,
Бережно опираться на синеющие пальцы ног
В белых пластырях. Чтоб не сломать,
Зарываю их в чёрный бегущий песок.
Отойдя на пару шагов, ты не коснёшься пальцами вод.
И не увидишь последний исход, решающий проблемы твоих врагов.
А так хочется упиться горечью прокуренных комнат.
То мой вечный страх, содранный на ногтях.
Банально было бы легче тебя мне не помнить.
Я гордо вру о том, что ничего не болит,
Хотя обречена выжигать на себе остатки чувств;
И не осталось даже темно-красных обид,
Но везде сопровождает удушающе-синяя грусть.
Темнота загребает к себе костлявой ладонью,
Перехватило дыхание, и снова сбился пульс,
В растерянности наблюдаю кости вороньи,
Что не упаду пред тобой, в который раз клянусь.
А на ум приходит такой беззаботный июль,
Тёплый до одури, глупый и светлый;
На город как будто накинули бежевый тюль.
Я снова боюсь принять все ответы.
Но я бесконечно устала тебя спасать
Мне не хватает как кислорода твоих духов,
И возможности вернуть время назад,
Возможности изменить недосказанность слов.
Темнота загребает меня сломанной горстью,
Синие запястья сжимает тугая нить.
Я довольствуюсь сломанной вороньей костью,
И надеюсь, что обязательно смогу тебя разлюбить.
Ведь впереди ещё два месяца зимы,
Я до сих пор (который год) живу наощупь,
И недалёк, размыт слегка мой смысл.
Снежный воздух трещит от чьих-то мыслей
Уже не беспокоят меня цветные сны,
Но есть надежда, что наконец-то высплюсь
А ведь впереди ещё два месяца зимы…
Хоть оправдать бездарность попыток было много,
(Одна другой прекрасней и нелепей)
Пора понять и выходки ума больного,
И с яростью запить оставшийся песок и пепел.
А так желанно подержать в ладонях звезды,
Которые мелькнут искрой зеленой догорая,
Вдохнуть насыщенный медовый воздух.
Черт. Кажется опять хожу по краю,
И даже этого почти не замечаю.
И где была та странная очерчена граница?
Кто знает, может так было с самого начала.
Не важно, я всего лишь внимала собственным стенам темницы.
Не хочется оставлять белоснежного пса,
Что покорно лежит у меня под ногами.
Если рядом с анимой разум мой угасал,
То теперь он занят более важными делами
И беседу ведёт с богами.
Заранее купленный билетик в плацкарт до рая.
И каждый день, каждый раз, захлебываясь и рыдая,
Я туда ползу, оставляя за собой след из перламутра.
Я готова бежать к тебе эстетикой замёрзших окон,
Но когда станет невмоготу и душа вновь запросит встречи,
Когда снова тоска загложет, сердце запросит упрёка,
Я стисну зубы и промолчу, вспомнив, что время не лечит.
И с каждым днём становится все труднее просыпаться по утрам,
Когда рассвет с нежностью серной кислоты, пускает корни в мое одиночество;
Когда все что во мне осталось — ненужный или неважный, душевный хлам,
Когда автоматически ставишь чайник и достаёшь заварку, но чая совсем не хочется.
Все дело в дырах внутри, в бессонницах, в оголенных нервах;
В глупейшей необходимости влезть в чужие рамки; в нутре отравленном желанием выжить;
Рвать свой мир и сшивать заново, словно лоскутное одеяло; тратить все резервы,
На осознание 'эффекта отсутствия' когда остаёшься неподвижен.
Так надеюсь, что отпустит, пустота заполнится, и что эта буря внутри закончится,
А я смогу попытаться украсть у серно-кислого рассвета хотя бы перламутровые полчаса.
Пойду на кухню, поставлю чайник и достану душистую заварку, да только чая совсем не хочется.
Вот бы завтра хватило билетика в плацкарт из заначки и сил на то, чтобы просто открыть глаза.
И тебя душит уже не привычная боль или сладкая грусть,
А настигает полная крика и неясности, звенящая пустота;
И рождается животный страх того, что в чужих мыслях ты потеряла себя.
Эти оголенные нервы без миелиновой оболочки,
С ними ты приходишь домой, туда, где тебя вновь не ждут,
Ставишь чашку, достаёшь из чайной заварки цветочки;
Будто всё застыло, но стрелки часов все так же, всегда бегут.
Винишь в том, что вновь никого, заляпанные примитивом соцсети,
Полные разговорами о политике, моде; рамками пустых сплетен,
Хотя сама не прочь полистать ленту и почитать этот бред.
Лишь бы душу случайно не выложить на словах, лишь бы услышать какой-никакой ответ.
Не хочешь признаться, что всё ещё прошлым, удаленным и допетым разбита,
Ведь ты много раз прощалась, уходила, ломала двери и была почти забыта.
В каждодневной мороке становишься молчаливей, признаешься, что усталость тебя истерзала
Но случилось именно так — вращаешься в пустоте, но этого друга тебе мало.