Память.

Разрешилась огнём канонада,
над Берлином висит тишина,
лишь пехота ещё там, где надо,
в бой вступает, отвагой полна.

А в стенах, потускнелых от пыли,
с именами до самой земли
под словами из детства«Здесь были»…
и под словом победным«Дошли!»

Обозначен историей чётко-
в сапогах, на плече-автомат,
на паркете Рейстага чечётку
отбивает наш храбрый солдат.

Он поклялся тогда в сорок первом
до Берлина с победой дойти,
не жалеть своей крови и нервов,
бить заклятых врагов на пути.

И, что их положил он немало,
то своей не считал он виной.
Извиняться и нам не пристало
перед теми, кто шёл к нам с войной.

Вот скончался, осколками ранен,
на руках у сестрички сержант
и ползёт она вновь к полю брани,
где бойцы возле танков лежат.

И открыто бегут к повороту
рядовые, сестричку любя,
уводя от неё вражью роту,
принимают огонь на себя.

От фашизма добра не бывает,
там, где он-только гибель и кровь.
Вот опять пре-до мной проплывает
тот, заполненный трупами ров…

Двадцать три окровавленных тела
малых деток, старушек, девчат
и деревня дотла догорела,
только трубы печные торчат.

Свято помню, как в жуткий тот день я
сиротой выползал из огня
и как лязгали гусениц звенья,
землю роя вблизи от меня!

Всё считаю те груды развалин,
был девятым наш дом от пруда.
Видно, жить я судьбою оставлен,
чтобы помнить об этом всегда.

Надо было нам горе такое
испытать, чтоб Победу добыть.
Разве можно об этом забыть
и о тех, кто не вышел из боя!?

Так не смей, оголтелая свора,
на Победу под Запад скулить!
Нет на свете такого раствора,
чтоб Священную Память залить!

Сущий ад той Великой войны,
испытав на себе вместе с нами,
будет вечно парить наше знамя
в облаках сорок пятой весны!