Весна, больше похожая на осень

знаешь, у нас здесь жуткий холод.
и весна душит обилием вещей.
шарф сильно сдавливает горло,
и от этого… ничерта не теплей.

ходишь по улицам, смотришь на прохожих —
пытаешься заглянуть в глаза.
все усталые, тканно-пьяные, потерянные.
впрочем, как всегда.

иногда встречаются парочки и я отвожу глаза.
у кого-то есть кто-то, а я обречён,
ладони свои карманами греть
и согревать душу музыкой.

и так каждый день.

вернувшись домой, думаешь,
как бы уснуть поскорее.
уснуть и не видеть этой самой весны,
что выжигает нервы.

а потом снова.

сам тканно-пьяным идёшь на работу,
наблюдая за миром через окно,
через вагон поезда или метро.
смотришь на мир, в котором чёрно-белые полосы.

только чёрно-белые полосы и остались.
и в этом мире человеку сложно найти человека.
руки всегда в карманах, греют сами себя.
и смотря на эту весну, совсем не тепло.
совсем.
ничерта.

пуская в лёгкие холодный воздух,
начинаешь захлёбываться кислородом.
в ушах по-прежнему звучит музыка прошлого,
и думаешь, что… ничерта не прошло.

ничерта не потеряно даже в чёрно-белых полосах.
даже в вагонах метро, иногда — можно чувствовать тепло.
но чаще, всё таки, чувствуешь холод.

и выходя на мёртвые улицы чужих городов,
завязываешь шарф посильней.
чтобы не чувствовать, среди этих вечностей…
жуткий холод.

задумавшись и остановившись, думаешь:
«что сейчас за день и какой месяц? январь или апрель?
и почему так холодно, и внутри и снаружи?
и может ли так весна быть на себя не похожа?»

прохожие изо дня в день всё такие же — тканно-пьяные, холодные и уставшие,
вечно-куда-то-спешащие, и ничерта не знающие.
не понимающие.

а ты ходишь по улице,
в ушах звучит музыка прошлого.
горло до боли и холода душит любимый шарф.
и думаешь: «а что это?»

а это — весна.
больше на осень похожая.
а это — весна,
что завязывает прохожим глаза, и сердца.