Побеждённый хаос

«Слушай же, слушай, народ босоногий!
Смотри же во все свои злые глаза!
Будь ты хоть нищий, хоть странник убогий,
Прими в свою душу пророка слова!

Я — мудрости князь, ученик Демокрита,
Философ и лекарь, ворчун и поэт,
А вот моя славная, добрая свита:
Один её член не знает про свет.

Второй — это волк, послушный и кроткий,
А третий под маской не носит лица.
Пусть наша пьеса и будет короткой,
Она образумит любого глупца!»

Так говорил медведь в шкуре Адама,
Престарелый фигляр народ созывал,
С ним был его пёс и прекрасная дама,
А также урод, чей лик кто-то украл.

Мы без всякого промедления,
Чтоб читатель вдруг не устал,
Перескажем сюжет представления,
Чей дебют так толпу взволновал.

Во времена, давно во тьму ушедшие,
Когда наш род был дик, едва разумен,
Мы были как слепцы, в потёмках бредшие,
Поводырём инстинкт был, не игумен,
Не император и не царь нас вёл вперёд,
Мужей учёных тогда не было на свете,
Не засосал ещё наук водоворот,
Когда все люди были просто дети,
Возможно, у нас не было души,
А если и была, то лишь кривая,
Но крик её доселе в нас звучит,
К зверью мы тянемся, того не понимая.
Те времена прозвали естеством
Почтенный Гоббс и добродушный Локк,
С любовью вспоминаем мы о нём,
О первобытном строе, что злой рок
Убил огнём, религией и знанием,
Потом он наделил нас пониманием
Греха, добра, морали и стыда,
А также земледелья и труда.

Об этом времени рассказывает драма.
Вот главные герои в той картине:
Подросший брызг от семени Адама
(Ну, то есть человек в своём зачине),
А также два свирепых существа,
Медведь и волк с проклятьем на челе,
Во главе всех стоит прекрасная Звезда,
Рассеет мрак она, царивший на земле.

Роль человека исполняет человек,
Медведем будет старый наш философ,
А волком — волк, свой коротавший век
В выслушивании мудреца вопросов.

На сцене тьма. Не видно ничего.
Лишь смутный образ в пустоте блуждает,
И тут два зверя вдруг напали на него,
И рёв их зрителей до чёртиков пугает.

Вот страшный бой кипит, вселяя ужас,
И публика застывшая молчит.
А человека обдувает смерти стужа,
В предчувствии кончины он кричит.

Ему не справиться с лохматыми врагами,
Слабее их он по своей природе.
Нас обделил Господь зверей дарами,
Клыки и когти у людей не в моде.

Бороться он пытается, но тщетно.
Он почти выбился из всех последних сил,
Судьбе он покорился беззаветно,
Как будто зверь его уже убил.

И тут в тиши послышалось журчание,
То голос пел прелестный и живой,
Манило слух его чудесное звучание,
Как будто ангел разговаривал с душой.

Он был силён, но вместе с тем и лёгок,
В нём была власть, но также был покой,
Он к жизни возвращал любой обломок,
Он вдохновлял продолжить этот бой.

Кому принадлежал тот глас? Звезде.
Сам Бог вселял огонь в своё творение.
Свет шёл, распространялся в пустоте,
Усиливая в сердце к жизни рвение.

И человек почувствовал всевластие,
Он встал, и возжелал, и победил.
Он оказался двух зверей опаснее,
Своей рукой их тело поразил.

Он устремил свой взгляд в густую тьму,
Что засверкала, заискрилась, как костёр.
В своей душе артист шептал: «Люблю...»,
И руки к ангелу прекрасному простёр.

Но кем был ангел? Кто носил его одежды?
Всего лишь девушка. Обычная? Слепая…
Она — сосуд добра, любви, надежды,
Была лучом, но этого не зная.

Она стояла на подмостках сцены,
Где созерцала публика её,
И свет лила на тайны Ойкумены,
Сама не видела, однако, ничего.

Незрячим взглядом будто искры мечет,
И к победителю подходит не спеша.
И восклицает тот по-человечьи:
«Иди! Люби! Я — сердце, ты — душа!»

Великая задумка растворилась
В священном таинстве невинности, любви.
Младое сердце бешено забилось,
Выплёскивая нежности свои.

Она идёт. Без помощи, опоры,
Ведь она видит, она чувствует того,
Ради кого пройдёт и через горы,
Любимого супруга своего.

Нащупав голову косматую героя,
Она его ласкает, гладит, тешит.
В обоих пенится истомы сладкой море,
В их счастье нет ни трещины, ни бреши.

На сцене проступает яркий свет
И озаряет персонажей наших.
Все видят его лик, но она — нет…
А жаль, ведь то лицо гримасы краше.

Улыбка до ушей рассечена,
Густая грива цвета красной охры,
Глаза, как точки — вот так чудеса!
Все задыхались от весёлой хохмы.

А громче всех смеялся сам урод,
Своим триумфом был вполне доволен.
Вот его публика — бродяги, всякий сброд,
Народ, что нищетой извечно болен.

Он развлекает их, он их смешит.
И в его учести нет бремени, нет горя.
Он новый день успехом завершит,
Оваций, выручки и смеха будет море.

Страдает он? Он одинок, гоним?
Напротив, лицедей счастливей многих.
Он беззаветно, искренне любим,
И любит сам. Есть рай и для убогих!

Его избранница слепа, а это значит,
Что только ей открыта жизни правда,
Своё лицо он от неё не прячет,
Ведь она видит его душу. Вот отрада!

Она его желает и зовёт,
Он брат её, её Господь, друг верный.
На сцене для него она поёт,
И ласки в ней бурлит поток безмерный.

Лишь она знает, что он добр, как никто,
Он её спас от смерти зимней ночью,
Он всех прекраснее без всяких «но»,
И с ним одним она быть вечно хочет.