Одинокая мать...

Предлагаю не читать, а прослушать поэму, набрав в поисковике:
«Изба-читальня Мила Григ Одинокая мать». Думаю, не потратите время зря.

За окнами — зима. В камине
Потрескивают угольки,
А нянюшка моя, Полина,
Сидит с вязаньем в уголке.

Мои детишки-первоклашки,
Присели рядом, сын и дочь,
На их счастливые мордашки
Любуется в окошко ночь.

Дрова потрескивают, искры
Взлетают словно фейерверк.
Мелькают спицы няни быстро,
Растёт чулок дочурки вверх.

Сын няню обнял за колени,
К рукам прижалась нежно дочь.
Ведь руки те, не зная лени,
От них все беды гонят прочь.

Картиной этой я любуюсь:
Да, няня — славный человек
И добротой затмит любую,
Её пусть будет долог век.

Я подошёл, присел с ней рядом:
«Как, няня, я тебя люблю!
Ты в жизни — лучшая награда,
И я тебя благодарю,

Что с детства жизнь была мне раем
Из-за тебя лишь…
Только вдруг
Сейчас я понял, что не знаю,
Как раньше ты жила, мой друг».

Вязанье няня отложила,
Смотрела долго на меня,
Вздохнув, промолвила:
«Что ж, милый,
Скажу, коль просишь.
Не тая...»

И очи долу опустила,
Смотрела долго на камин,
Казалось — память ворошила.
«А знаешь, у меня был сын...»

«Был сын?..»
«Да, был…
Молчи и слушай…
Молчи и не перебивай.
Облегчить перед смертью душу
Мне этой исповедью дай.

Начну я с самого начала,
Всё расскажу вам без прикрас
О том, как сына потеряла,
Но горек будет мой рассказ».

*

Морозно…
Ветрено…
По тракту
Позёмка снежная метёт.
Иду я к повитухе-бабке,
Что на краю села живёт.

Дверь повитуха мне открыла.
Всё поняла:
«Ну, что ж, входи...»
Раздела, к печке усадила:
«Сиди, родимая, и жди».

Тепло по телу сладко льётся,
А за окошком холод, ночь.
Под сердцем так тревожно бьётся
Живой комочек: сын иль дочь?

Дремала сколько я — не знаю,
Вдруг… началось…
Счастливый миг:
В избушке, что стояла с краю,
Раздался громкий детский крик.

Спросила тихо:
«Кто родился?»
«Сынок, родимая… Большой.
А коль на праздник появился,
Счастливым будет, как святой».

Ребёнка бабка спеленала,
Мне в руки бережно дала.
Сыночка я к груди прижала,
А по щеке слеза текла.

«Сыночек, завтра день настанет,
Пойдём с тобою в первый путь.
Судьба тебя пусть не обманет.
Расти, малыш, счастливым будь.

А сплетни за спиной напрасны,
Что ты несчастной плод любви.
Любви, быть может, и несчастной,
Но только всё-таки л-ю-б-в-и.

И пусть семьи не получилось
И будет у тебя лишь мать,
Но что бы в жизни ни случилось,
Я не смогу тебя предать».

*

Я утром сына спеленала —
Неловкий получился ком —
«Пойдём, сынок...»
Эх, если б знала,
Как встретит нас родимый дом.

Нам повитуха дверь открыла
И проводила за порог,
Со вздохом нас перекрестила:
«Ступайте…
Дай вам счастья Бог...»

Иду, прижав к груди ребёнка,
Мороз крепчает, снег метёт.
А за спиною звонко-звонко
Церковный колокол поёт.

Вдруг слышу: сзади тройка мчится,
И свадьбу слышно за версту.
На облучке — хмельной возница:
«Садись, родная, подвезу».

Я села…
С завистью, не скрою,
Смотрела я на молодых,
С какой улыбкой озорною
Невесту целовал жених.

Приехали…
Ну, вот, сыночек,
Перед тобой —
Твой новый дом.
Что нам с тобою он пророчит
И что нас ожидает в нём?

Соседки голос сзади:
«Дочка?»
«Сынок…»
И пальцем тычет в нас:
«Что, нагуляла, одиночка?»
И, словно выстрел вслед:
«Сураз!..»

«Не надо!
Я — не одиночка,
С ребёнком двое нас сейчас.
А словом грязным ты сыночка
За что же заклеймила враз?»

Как будто нас сквозь строй прогнали.
«Бежать от них…
Скорей…
Домой…
Помоями словес обдали.
Не плачь, малыш, терпи, родной».

Пришли домой, — а словно в гости —
Хочу подняться на крыльцо,
Но… перекошено от злости
Родимой матери лицо.

Мать дверь лишь только приоткрыла,
Но не пустила на порог:
«Вон убирайся!
До могилы
Пусть будет проклят твой щенок!

Глазами я теперь какими
Смотреть смогу на белый свет?
Таким позором наградила
Родную мать под старость лет...»

«Да что ж вы делаете, люди?
За что ты, мама, так меня?
Ведь сын мой вырастет и будет
Ещё опорой для тебя...»

Мать не ответила ни слова,
Зашла и двери — на крючок.
«Открой нам, мама...»
Только снова:
«Вот — Бог тебе, а вот — порог».

«Вот это встреча нам, сыночек.
Куда ж пойдем с тобою в ночь?
Терпи, мой маленький комочек...»
И побрела от дома прочь.

К груди ребёнка прижимая,
Куда, сама не зная, шла.
«Быть может, примет — попытаю —
С тобой нас старшая сестра?»

Идём, а плач из сердца рвётся.
К сестре в ограду я вошла,
Но из сеней вдруг раздаётся:
«Явилась! Надо же, пришла…

Вот «радость»-то! Скажи на милость,
Ты долго будешь здесь стоять?
Ведь до такого докатилась,
Чтоб безотцовщину рожать!

На что надеешься, шальная?
Ах, надо сына покормить?
Корми, потом иди…
Не знаю
Куда, но здесь не будешь жить.

Молчи!
Избавь от разговоров.
Что делать с ним — сама решай.
С меня достаточно позора,
Нам он не нужен, так и знай!»

Я молча сына завернула,
Связала, словно узелок.
Сестра к порогу подтолкнула,
А к горлу подступил комок.

Остановилась на пороге:
«Сынок! Что ждёт нас впереди?
Мои совсем слабеют ноги…»
А сзади злобный крик:
«Иди!..»

Опять бреду, куда — не знаю,
Назад — не повернёшь… Нельзя!
«Будь проклята ты, жизнь такая».
А по щеке течёт слеза.

«Эх, если б мы, сынок, имели
Хоть крошечный свой уголок,
Мы б всё с тобой перетерпели,
Никто обидеть нас не смог».

Стучит в висках:
«Ну, что же делать?
Где нам найти с тобой приют?..»
Вдруг… Зацепилась мысль несмело
За слово тёплое «при-ют».

«Мой мальчик, это выход, может?
Уж лучше там, чем сгинуть тут.
Пускай Господь тебе поможет,
Пропасть тебе там не дадут.

Нет!
Не смогу с тобой расстаться.
Ты — мой, кровиночка, родной.
А не отдать — куда податься?
Где нам найти приют другой?»

Но сколько в думах ни петляли,
А ноги сами привели…
Они как будто точно знали,
Что только здесь помочь могли.

*

Вошла во двор и положила
С сыночком свёрток на крыльцо.
Рукой трясущейся прикрыла
Огнём горящее лицо.

«Ну, вот и всё…
Скорей отсюда!
Прости, сынок, меня, прости.
Не мать тебе я, а Иуда,
Но ведь иначе — не спасти...»

Во двор чужой я забежала,
Унять рыданья не могу,
У грязного забора встала
И с ужасом чего-то жду.

Лежит сынок мой на крылечке,
Калитку ветер бьёт и бьёт.
«Ну, хоть бы вышел кто навстречу!
Ну, что ж никто не подберёт?..»

Вдруг слышу: сын зашёлся плачем.
«Кричи, родимый мой, кричи!
Тебе сейчас нельзя иначе,
Замерзнуть можешь…
Злей кричи!

Куда ж запропастились люди?
Да есть ли в доме кто живой?
Да сколько же лежать он будет?
Замёрзнет бедолага мой...»

Душа моя на части рвётся:
«Скорей…
К нему… бежать… Бежать!..»
А в сердце эхом отдаётся:
«Позор! Без мужа и рожать!»

Ну, слава Богу!
Дверь открылась,
Старушка вышла на крыльцо,
Вдруг вскрикнула, перекрестилась,
Платком от ветра скрыв лицо.

Над узелочком наклонилась,
Решив проверить, что же в нём.
Открыв, опять перекрестилась
И вместе с ним метнулась в дом.

«Ну, вот и всё…
И слава Богу.
Поди сынок мой не замёрз.
Бежать!..»
Но не видать дорогу
От безутешных горьких слёз.

Бреду, согнувшись от печали,
Враз постаревшая лицом,
А ноги как чужие стали
И будто налились свинцом.

«Ну, что?
Теперь-то вы довольны,
Соседки-злыдни и родня?»
А сердце разрывает болью:
«Сыночек!
Как ты без меня?

Вот и расстались мы с тобою.
Не знаю, свидимся ль когда.
За что же «счастье» нам такое?
Как ты горька, моя беда!»

*

Затихла, голову склонила,
А слёзы по щекам лились,
Потом сказала:
«Вот, мой милый,
Какая выпала мне жизнь...»

Я — потрясён…
Так тихо стало.
Жизнь в доме словно замерла.
«Что ж, няня, раньше не сказала,
Что столько ты пережила?

А сына ты потом видала?
Не знаешь, жив ли он сейчас?..»
«Не знаю», — тихо прошептала,
А слёзы, как ручьи, из глаз.

«Ты ж нам давно родною стала,
Полвека с нами прожила.
Меня с пелёнок воспитала
И всех детей мне сберегла.

Эх, если б мы всё раньше знали,
Помочь, наверное, смогли.
Найти бы сына попытались
И даже, может быть, нашли.

Скажи мне, нянюшка родная,
Ну, что мне сделать для тебя?»
Она ответила:
«Не знаю,
Прошла, мой милый, жизнь моя...»

Мне было жаль её, не скрою.
Обнять хотелось, приласкать.
… Не знал я, что передо мною
Сидит… моя родная мать…