Как Владыка исцелил Блаватскую

И вот я на краю могилы
Болезнь гнетёт и смерть крадётся
Покинули меня все силы
На этот раз не обойдётся

О, не спеши, мой верный друг
Ко мне Владыка обратился
И я избавилась от мук
Он снова надо мной трудился

И вновь латал Он моё тело
Была я в духе перед Ним
И на пришедших всех смотрела
Со смертию повременим

Сказал Владыка, если ты
Сама Мне скажешь, что согласна
Продолжить все свои труды
Ибо всё было не напрасно

Как можно отказать Ему
От сна меня, Кто разбудил
Любые тяготы приму
Не пожалею своих сил

Но буду истину нести
Чтоб люди в мире пробудились
И нет другого мне пути
Вокруг меня друзья столпились

Казалось смерть не за горами
А подошла уже к порогу
И пообщавшись с докторами
Узнали, ждать уже немного

А я с Владыкой в стороне
Путь обсуждала свой земной
Что претерпеть придёться мне
Кто будет этому виной

Открылись помыслы мне всех
Кто ныне надо мной склонился
Кто ненавидел мой успех
И повредить во всём стремился

О, атмосфера вероломства
О, лицемерие людское
Искали вы со мной знакомство
Забыв, что дело я благое

Для всех людей вершу земных
Но ваши мысли о себе
В сердцах созрели ледяных
И мысля о своей судьбе

Вы лгали мне, потоки слов
О ваших чувствах — мишура
Желали вы себе даров
Смерть предсказали доктора

И каждый думает о том
Какую выгоду найти
И лицемерить, как потом
Когда начнут писать статьи

О том, как вместе мы общались
Где вознести, где вылить грязь
Я вижу, как вы совещались
С врагами вижу вашу связь

Но не скажу я вам ни слова
Всё показал Владыка мне
О, люди сколько же в вас злого
Узрела я наедине

С Тем, Кто пролил огонь в меня
По воле Чьей несу я свет
И истину в себе храня
Чтоб человечество от бед

Избавить, дальше двинусь я
Всем вопреки вернусь я в тело
Давно жизнь эта не моя
Вершу Учителя я дело

Вся жизнь принадлежит Ему
Вновь сердце Он латал моё
Его с улыбкой обниму
Всё указание Твоё

Исполню я, Владыка Мой
Пусть удивятся доктора
Избрав однажды путь прямой
Здоровой буду я с утра…

Блаватская об открытии Учителем помыслов людей

Связанная, как и было в действительности, по рукам и ногам своим обещанием, клятвой, усложнившей всю мою будущую жизнь — увы, даже жизни, — что я могла поделать, поскольку мне запретили объяснять всё, предоставив лишь отстаивать истинность того малого, что мне было дозволено раскрыть, и просто отрицать несправедливые обвинения?
Но, надеясь на исправление в своем будущем существовании, когда,
побледнев, растает этот жуткий период Кармы; почитая Учителей и
поклоняясь МОЕМУ УЧИТЕЛЮ — единственному творцу моего внутреннего Я, которое — если бы не Его призыв, разбудивший это Я ото сна, в котором оно пребывало — никогда бы не перешло к сознательному бытию — во
всяком случае в этой жизни, и по достоинству оценивая всё это — я
клянусь, что никогда не была виновной ни в одном бесчестном поступке.
Возможно, я часто казалась бессердечной, изредка позволяя людям
жертвовать собой, как это делала я, понимая, что у них — в этой жизни
— нет ни одного из предоставленных мне шансов продвинуться очень
далеко вперед, но делалось это для их пользы, не моей. И неважно,
развились ли они или нет, награда за их благое намерение сохранилась
для них их Кармой; тогда как в моем случае чем больше я
совершенствуюсь в делах оккультных, тем меньше у меня остается шансов
на счастье в этой жизни, поскольку для меня все большим долгом
становится принесение себя в жертву ради пользы других и во вред себе
самой. Но таков этот закон. Ах, если бы только знали они, некоторые из
моих «друзей», кто, если и не выступают против меня открыто, всё же
испытывают весьма серьезные сомнения в моей честности — если бы они только поняли теперь, о чём именно они обязательно однажды узнают —
когда меня не будет в живых и память обо мне будет полностью осквернена — сколько я сделала им истинного добра! Я не собираюсь заявлять, что поступала подобным образом ради них самих; потому что вообще даже и не думала об их личных «я». Но раз уж они случайно
попали в круг, где была пролита кровь бедного старого пеликана, и получили причитающуюся им от этого долю благ, зачем же некоторые из них проявляют такую жестокость, если не сказать неблагодарность!
Дражайшая миссис Синнет, — моё сердце разбито — физически и морально. До первого мне нет дела, пусть Учитель позаботится о том, чтобы оно не разорвалось, пока во мне испытывают нужду; а в отношении второго, так тут уж ничего не поделаешь. Учитель может, но не будет вмешиваться в Карму. Моё сердце разбито не из-за того, что натворили мои истинные, открытые враги — их я презираю; а из-за эгоизма и малодушия, когда дело касалось моей защиты,
явно выказанной готовности принять и даже вынуждать меня на всякого рода жертвы — когда, Учителя в том свидетели, — я готова отдать всю свою жизнь до последней капли, отказаться от самой малой нужды — не скажу на счастье — но хотя бы на покой и благополучие в этой ставшей для меня пыткой жизни ради дела, которому я
служу, и ради каждого истинного Теософа. Вероломство — это атмосфера, сотканная из ласковых и полных сочувствия слов, скрывающих
крайнее себялюбие, то ли от безволия, а может от честолюбие — просто внушало ужас. Я не стану упоминать имена. С некоторыми, даже с большинством из них, я до своего смертного часа останусь в хороших отношениях. Да я и не позволю им заподозрить, что с
самого начала читала их как открытую книгу. Но я никогда не забуду
— не смогла бы, даже если бы и постаралась — ту достопамятную
ночь наступившего кризиса моей болезни, когда Учитель, до того
как добиться от меня определенного обещания, раскрыл мне некоторые
факты, о которых, по его мнению, мне следовало бы знать прежде, чем я дала ему слово по поводу работы, которую Он попросил меня (а отнюдь не приказал, на что Он имел право) сделать. В
ту ночь, когда миссис Окли и Хартман и вообще все, кроме Боваджи
(Д. Н.), каждую минуту ожидали, что я испущу последний вздох,
— я узнала все. Мне показали, кто был прав, а кто неправ (невольно),
кто был абсолютно ненадежен и обрисовали в общих чертах картину
того, что мне следовало ожидать. Да, скажу я вам, немало узнала я в ту ночь — причем такого, что навсегда оставило след в моей Душе; чёрная измена, притворное дружелюбие в корыстных целях, вера в мою виновность и даже решимость лгать в мою защиту, так
как я была удобной ступенькой, чтобы подняться выше, да бог знает что еще! За то короткое время я разглядела человеческую натуру во всей её мерзости, чувствуя на своём сердце одну руку Учителя, не позволяющую ему остановиться, и наблюдая как другая
развертывала передо мной прекрасное будущее. При всём этом, когда Он раскрыл мне всё-всё и спросил «Готовы ли вы?» — я сказала «Да» и таким образом расписалась в своем страшном
конце ради тех немногих, кто имел право на Его благодарность.
Поверите ли вы мне, если я скажу, что среди этих немногих два ваших имени занимали видное место? Вы можете не верить или сомневаться — однако это так. Сколь долгожданна была смерть в тот час, а покой так необходим, так желанен; а жизнь, что надвигалась на меня столь неотвратимо, ныне оказалась — такой жалкой; но как же
я могла сказать Нет Ему, кто хотел, чтобы я продолжала жить!
Однако для вас, возможно, всё это и непостижимо, хотя у меня остаётся
надежда, что это и не совсем так.