Под серой крышей северных небес

Под серой крышей северных небес
одолевает нас унынья бес.
На Севере, увы, не парадиз природа, но мраз и хлад к смирению народа.

Здест человек не буйный, не вальяжный,
не тропиканец, выросший на пляже — он труженик угрюм и молчалив,
тайге подобен — тих и терпелив.

В лесах глухих влали цивилизаций
не испохаблен он развратом городов,
в природе к удивленью иностранцев
убого жить он с древности готов.

В избенках темных у подгнивших у оград
не тратит жизнь он попусту на танцы
как в тропиках.
Он весь в земле, и от жены тайком
в траве на огороде под хмельком
он отдыхает, не буяня в доме,
а то и спит на сеновале на соломе.

Жена ж комячка лишь рукой махнет — с соседкою судача круглый год.

Лесной характер.
Леший с баб-ягой
в овраге-яге в лишаях и древний
свистит себе спокойно на деревню.
Их кормит кашей мужичок порой.

В лесных уромах, где не пер Батый,
и где монгол немытый, угреватый
не научил леса ругаться матом — еще не пуган неба дух святый.
И там еще кой-где по древним хатам
угорки ходяткак в домотканом льне
попить и бражки, и попеть своей родне.

Наступит ночь. В нехоженых лесищах
крадется вольно в бурелом лосище.
А темных избах сны и духи предков ночью
на глупых горожан наводят порчу.
И потому под перегуд порой
сам угр наддверью подтыкает нож.
Чтоб чертовщина не гуляла долго,
над дверью самой подокнет иголку.

Тут сырь и темь и в полдень. А туман
висит в логах, а тишина такая,
что даже слышно, как грибная стая
в траве крадется гибельных полян.

На курьих ножках избы-пятистенки
в ночь под гармошку дергают коленкой,
как медовухи нагудится пьян
столетний дед — лесной колдун Успьян.

Чтоб под подол не лазил дух нечистый,
то по-старинке понавешают монисто.

* * *

Хоть где-то там ползет по Марсу марсоход,
а здесь в тауге едва пролезет вездеход.
А потому наладив лапоточки
в воде не тонут здешние дедочки,
заговорив вперед царицу леса,
пока дивятся с города балбесы.

Э, горожанин!
Ум побереги,
когда по лесу бродишь тут украдкой:
кишмя кишат в болотах лешаки
и водяные водятся в достатке!

Поскольку здесь дорог в помине нет,
живет вся нечисть тут уж тыщу лет,
а то и больше. Преспокойно бродит
средь бела дня, и докторов наук
сшибает с ног болотный инфразвук,
ходячий черт, геологам родня,
с ума сведет за миг средь бела дня.

Весь пантеон языческих божков
сторуко, цепко за полу хватает,
и лютый клещ потелу ловко проползает
мужам ученым, да и стал таков
профессор гордый, вьявь познавший чудо.
Ням-ням сожрали на второе блюдо!

Костей немало белых человечьих
в глухих местах под елями блестит.
И все тут лечит, похотя калечит,
и все бежит, кипит, кишит, трещит.

Не смей здесь лезть с наукой городскою
в законылеса — хитрая яга
не одного сгубила мужика,
прикидываясь нимфою лесною.
Пусть там в Америке толпой на Марс витают,
здесь древний жрец, природой управляя
и духами безбожникам с тоской,
смеясь над материальною Москвой.

Где не ходил Батый и православье,
там духи предков на деревьях вьяве
на руны древние глядят в колдунской книге
до нашей эры и Тенгре великий
всегда смеется нашей бледной медицине:
сначала дух от века и доныне.

Здесь темной ночью нету ни звезды,
и не найти деревни редкой просто.
И из могил гогочут стоголосно,
таща луну веревкой с высоты.