Каторжанин

Я богатый, я ношу <браслеты>,
Цепь <златая>, как на Пушкинском коте.
За решёткой, я зимой и летом,
Вижу птиц, парящих в высоте.

Облака кочуют караваном,
Сопки, моет марево дождей.
Километры отмеряю неустанно,
Я под пенье пролетавших журавлей.

Сколько мне ещё шагать осталось?
Цепь моя, теперь как метроном.
Но внезапно дикая усталость,
По вискам стучится молотком.

Пол холодный, <мягкая перина>,
Я на нём забудусь <чёрным> сном.
Слышу я:,,-Кольни андреналина,
Он одной ногой в миру ином.

Слышал я как цепи разбивали,
Неужели всё? Не может быть!
Вохровцы вокруг меня стояли,
Мои губы хрипло прошептали:
,,-В путь последний, дай мне закурить.

,,-Ты гляди! Очнулся! Во, бродяга!
Ну-ка, в цепи снова заковать!
И опять, размеренностью шага,
Километры начал я шагать.

Минус пятьдесят, и влажными устами,
Я ловлю снежинки, потушить пожар в груди.
И молитву я читал ночами:
,,-Боже Правый! Господи, гряди!

Вот стою я за тюремными вратами,
Слёзы радости и горечи, бежали по щекам.
Здесь оставил молодость, те двадцать лет кругами,
Долго будут снится, дней прожитых мрак.

Борода, ковыльною волною,
Накатила на седую грудь.
И верста мелькает за верстою,
Ждёт меня далёкий, трудный путь.

Я иду домой, как с службы ратной,
Двадцать лет в остроге, пять ещё в пути.
Я иду домой и не смотрю обратно,
Я покой в степях своих желаю обрести.