Госпитальная поэма

От врачей дурные вести.
В мыслях сухость Калахари.
Я себе готовлю место
Высоко над облаками,

Над густой небесной синью
Над хрустальной звонкой твердью,
Над возвышенной латынью,
Журавлиной круговертью,

Балансирую по краю
Полужизни, полусмерти,
И слова соединяю,
Ноготком стуча по QWERTY.

В слове солнечное злато,
Ночи адовая сажа,
Вот рисунок мой — заплата
На небесном вернисаже.

Заходите без пароля
Не за пенсы, не за йены.
Здесь закат горит контролем
Сквозь проколотую вену.

/

На подоконнике букет.
Моя постель — уютный кокон.
Но целлофановый пакет,
Как призрак над больничной койкой.

Родная боль, незваный гость!
В который раз? — Не помню, в энный.
Игла, похожая на гвоздь,
Пронзает голубую вену.

Надежды немощный росток…
Я, смесь Евангелия с Торой,
Гляжу: вот капли физраствора

Текут в полуживую тару.
Позиция на грани пата —
Мой крест. Я иглами распята.

/

Цветастый рисунок обоев,
Как будто на гробе парча.
Я жду возвращения боли,
Я жду своего палача.

Плачу палачу без вопросов,
Не плачу, с ним тягостен спор.
Приходит палач и приносит
Отточенный остро топор.

Поведай мне, в чём я повинна?
Но молча глядит он в упор.
И ярко в бреду под морфином
Блестит занесённый топор.

/

Господи!
Господи!!!
Господи!!!
Госпиталь — белая бездна
разверзнутой пропасти,
вспышка в мозгу
разорвавшейся молнии:
морфия!
морфия!!!
морфия!!!
морфия…
Больг Всемогущий,
миром Больгу помолимся:
«Больже мой! Отпусти грехи
ныне, присно и ранее!»
Боль, не прощает,
поскольку реальная.­

/

­Солнце игристым сидром
плещет на кафель стен.
Капельница-клепсидра,
капельки трень да брень.

Душно смердит карболка,
едок стерильный лоск,
а на подушке горка
медных моих волос.

Вечности дай, цикута!
Губы спеклись в коржи.
Капельки по секунде
мёртвую дарят жизнь.­

/

время ползет улиткой
маленький мой мирок
салaтовая палата
сорок пять кафельных плиток
пересчитаны вдоль и поперек
рок
расплата
а ведь блюла зарок

солнечный лучик через оконный створ
плюхнулся в физраствор
из капельницы
по трубке
катится
в руку…
xватит каяться
pадуйся, вена — весна!­

/

Весенний изумрудный луг,
на нём взошли цветы и тpавы…
Мне в вену капает отрава
и я давно себе не лгу — не жизнь я выбираю, сон,
в нем по росе иду босая,
а смерть набросила лассо
и никуда не отпускает.

/

­Мне так хорошо, закрываю глаза
и вижу цветущее поле.
Отсюда никто не вернулся назад.
Здесь нет ни болезни, ни боли.

Но дефибриллятор готовит разряд,
игла — дозу адреналина.
А сердце массирует дюжий медбрат.
Хотела сбежать? — С возвращением в ад!

Зачем откачали, кретины?!­

/

Солнце пестрит обои,
мечет песок в глаза.
Мне б удержаться стоя,
утро — не мой бальзам.

В ритме сердечном сбои.
Нервно дрожит губа.
Но пробиваться с боем — это моя судьба.­

/

­Говоришь, я прочнее граба…
Что тебе рассказать о боли?
Я несу её, словно баба
новорожденного в подоле.

Наглотавшись кошмара вволю,
отходя от ночного ада,
по сверлящей суставы боли
понимаю — живая Ванда.

Ты сильна? — Ну, а я тем паче!
Стиснув зубы до скрипа, снова
боль свою за ухмылку прячу
энной ампулой «Kетанова».­

/

Утомилась от химий,
Тяжче день ото дня.
Vater unser im Himmel,
Пожалей же меня.

Vater unser im Himmel,
Сделай Ванду сильней
На последнюю милю
До могилы моей.

/

Вены истерзаны — горькая фабула.
В тело впивается капелька скальпеля.
Сделают заново, словно со стапеля.
Только вот боль моя в Лету не канула.

Жаль меня, скальпель, тебе же не жаль меня.
Выживу, пусть только ради тщеславия.
Будет, как новая, Ванда Чеславовна…
Смело, хирурги, в атаку кинжальную!­