Яд проклятой

Крыша хижины старой со стёртою кровлей,
Да седых деревень непробудная тишь,
Стайка жёлтых жуков пока занята ловлей,
Давно вьюга и зной истрепали камышь.

Пока тихо сопят в тёмном вереске холмы,
Пока синий курган куёт старую песнь,
Чьи-то ноги идут по дорогам безмолвным,
Чья-то чёрная боль прорастает в болезнь.

Пусть дорога срывает усталую кожу,
Можно жить без неё, без ушей, без глазниц,
Колдовство крепкий яд только больше умножит,
Стадо жалких глупцов упадут теперь ниц.
Ветер злобно подул, пусть в своих чёрных крыльях
Громкий плач понесёт в первозданную тьму!
Пусть обрушатся доски на древних курильнях,
Пусть рассвет вновь придёт в непроглядном дыму!

Чёрный мертвенный свет, да седые деревья,
Вопль зелёных холмов достаёт до жилищ.
Скрыто в мраке тепло за дубовою дверью —
Вонь багряных костров, да гнилых городищ.

Злой осенний причал. Тянет гноем и тиной,
Вода звонко течёт глубоко под землёй,
Выпал синий туман вечно мёрзлый и стылый,
В нём зелёный колодец с искристой водой.

Тень нагнулась, во рту стало горько и больно,
«Плюнь лишь раз» — раздалось в ледяной голове,
Смерть дыхнула. И запах тот, жёсткий и смольный,
Закружился, растал в немом торжестве.

Она вскинула голову — в тёмных окошках
В белоснежном чепце и в сорочке с дырой,
С липким сном на лице, на босых мокрых ножках
Стоял бледный младенец за ржавой стеной.

И в глазах его светлых — покой и дремота,
Как когда-то давно вроде было и с ней,
Взвыла болью душа из железного грота,
Потрясая каркас пересохших костей.

Чёрный тот силуэт стоял так до рассвета,
Пока мертвенный яд сходил тёплой слюной,
Мысль в стальной голове пронеслась рикошетом,
Что един здесь исход — проглотить лишь самой.