Творческое истощение
Возрастные ограничения 0+
Бесследно смерклось вдохновенье,
И час тоски явился вновь.
«Поддайся праздному течению
И заглуши свою любовь
К потустороннему общенью
С немым читателем: к движенью
Не приведёт он твою кровь.»
— твердил мне голос беспристрастный
Из головы моей, подвластной
Его речам однообразным,
Таким чумным и неотвязным.
Я был, однако, с ним согласный:
Писатель из меня несчастный.
Хотелось мне достичь признания,
Безмерной славы созерцания.
Но мысли стухли без внимания.
Устал мой разум от стенаний,
Самокритичных бормотаний
И грёз при томных ожиданьях.
К чему вкушать соль оправданий?
К чему терпеть боль испытаний,
Что для поэта в начинание
Даются с целью на изгнание?
Пустыми стали обещания
Заполучить хоть понимание
Идейной ценности писания,
Где суть сгнила в моих желаньях…
Я долго шлялcя по квартире,
Стараясь думать ни о чём.
Мой взгляд сковала одна книга
В обложке с серым воробьём —
Прочтённая очами детскими
Поэма о жизни хромого бойца,
Пролившего кровь в пору досоветскую
За честь и покой своего Осовца.
Перечитал я поэму ещё один раз,
Заставив раскрыться сырой от слёз глаз;
И чётко открылась для меня теорема:
Поэт и солдат — однородна проблема,
Уделённая им, словно тяжкое бремя
От ношения столь безобразной эмблемы:
Умереть позабытым, безымянным гонцом,
Так и оставшись увядшим цветком,
Все прелести жизни отведённых веков
В руки послав ещё глупых юнцов.
И новый голос я услышал.
Воззвав ко мне, он вскликнул вдруг,
Как пенье птиц после затишья:
«Проснись же, мой унылый друг.
Верни былое настроение,
Избавься от тяжёлых мук!
Ведь много есть ещё секретов,
Каких ты мог бы раскрывать
Чрез призму творчества поэтов,
Тем дав читателю понять,
Сколь много может быть ответов
На обращавших время вспять
Вопросов таинство, заветов,
Не выполняемых опять…
Не унывай, твори, старайся,
Поведай людям мысль свою,
К вершине разума взбирайся,
Убив сомненья на корню.
Душа — поёт, писатель — пишет,
А человек — он всё расслышит;
Пусть не поймёт всей точки зрения,
Но будет ждать их с нетерпением —
Твоих горячих, верных слов,
Что глубиною смысла
Заставят сердце биться быстро
И вмиг отречься от оков.»
Очнулся я, уняв тревогу.
Освободился разум мой.
Теперь мне мчится на подмогу
Дисциплинированный строй
Из ясных мыслей к диалогу
Между читателем и мной.
И час тоски явился вновь.
«Поддайся праздному течению
И заглуши свою любовь
К потустороннему общенью
С немым читателем: к движенью
Не приведёт он твою кровь.»
— твердил мне голос беспристрастный
Из головы моей, подвластной
Его речам однообразным,
Таким чумным и неотвязным.
Я был, однако, с ним согласный:
Писатель из меня несчастный.
Хотелось мне достичь признания,
Безмерной славы созерцания.
Но мысли стухли без внимания.
Устал мой разум от стенаний,
Самокритичных бормотаний
И грёз при томных ожиданьях.
К чему вкушать соль оправданий?
К чему терпеть боль испытаний,
Что для поэта в начинание
Даются с целью на изгнание?
Пустыми стали обещания
Заполучить хоть понимание
Идейной ценности писания,
Где суть сгнила в моих желаньях…
Я долго шлялcя по квартире,
Стараясь думать ни о чём.
Мой взгляд сковала одна книга
В обложке с серым воробьём —
Прочтённая очами детскими
Поэма о жизни хромого бойца,
Пролившего кровь в пору досоветскую
За честь и покой своего Осовца.
Перечитал я поэму ещё один раз,
Заставив раскрыться сырой от слёз глаз;
И чётко открылась для меня теорема:
Поэт и солдат — однородна проблема,
Уделённая им, словно тяжкое бремя
От ношения столь безобразной эмблемы:
Умереть позабытым, безымянным гонцом,
Так и оставшись увядшим цветком,
Все прелести жизни отведённых веков
В руки послав ещё глупых юнцов.
И новый голос я услышал.
Воззвав ко мне, он вскликнул вдруг,
Как пенье птиц после затишья:
«Проснись же, мой унылый друг.
Верни былое настроение,
Избавься от тяжёлых мук!
Ведь много есть ещё секретов,
Каких ты мог бы раскрывать
Чрез призму творчества поэтов,
Тем дав читателю понять,
Сколь много может быть ответов
На обращавших время вспять
Вопросов таинство, заветов,
Не выполняемых опять…
Не унывай, твори, старайся,
Поведай людям мысль свою,
К вершине разума взбирайся,
Убив сомненья на корню.
Душа — поёт, писатель — пишет,
А человек — он всё расслышит;
Пусть не поймёт всей точки зрения,
Но будет ждать их с нетерпением —
Твоих горячих, верных слов,
Что глубиною смысла
Заставят сердце биться быстро
И вмиг отречься от оков.»
Очнулся я, уняв тревогу.
Освободился разум мой.
Теперь мне мчится на подмогу
Дисциплинированный строй
Из ясных мыслей к диалогу
Между читателем и мной.
Рецензии и комментарии