Глава 4. Багдад.

Глава 4. Багдад.
Опять я тут… Опять Багдад…
Со множеством пустых дворов.
Чинил он много мне преград
Еще до давящих оков.
Сияние солнца в ясный день
В сознании моем держало
Какую — то чумную трель,
Кусачую нервишки жалом.
Мне опротивел этот дом
И нету хуже тех причуд,
Что славе и вечности — закон,
Безбожного шайтана труд.
А люди здешние глупы-
Султана чтя коран забыли,
Ведь хуже нет уж судьбы:
Глотать клубы подножной пыли,
Идущей вверх из — под копыт
Задохшейся усталой клячи,
И был бы труп ее зарыт,
На получается иначе.
Мы плачем, лошадь, по тебе!
Но дело правое верней:
Не сохраним тебя в земле-
Ты много принесешь смертей.
А люди верят, как же быть?
Ты благородна и чиста!
Нельзя тебя вот так забыть
Без силы воли и труда.
Глупа толпа и безутешна,
страдает очень, но молчит.
Но вдруг найдется правде грешный
И про зовут его бандит,
За то, что он презрел устои,
Бои кровавые ведя.
И терпит муки тяжкой боли-
Ведь то его уже судьба!

Лавочки вот тут, торговцы,
Так лукавы и скупы,
Но на вид как будто овцы-
Все повадки их глупы;
Дела только лишь пустили-
Одурманили народ…
И, обманывая жили,
Без проблем и без хлопот.
Тут прилавки в изобилие
Под навесами теснятся,
Надо приложить усилия,
Чтоб через толпу прорваться.
Дом богатый торгаша
Прохожу с укором глядя,
Легким шагом, не спеша.
Вот они:«большие братья»,
И богаты, и чисты,
Не голодный и одеты
Ярче золотой звезды,
Небо праведного дети.
Бесконечно я шатался
По Багдаду, но пришел
В садик малый и остался
Там понуря томный взор.

Голубка- маленький скиталец
По площади один бродил,
То на колонны забирался,
По краешку совсем ходил,
To фонтанчика топтался,
Водичку ключевую пил,
Под кроной листьев забирался;
Забавный очень голубь был.
Толпа детей не замечая
Голубки маленького шла
Куда — то мимо, в арки улиц,
Где ждали их свои дела;
Фонтан, разбрызгивая воду,
Соленый привкус привносил
Сухого дня у душный воздух
И площадь невзначай кропил.
под Яблоней, укутав в рясе
Измученное тело спал
Наш спутник, все отбросив страхи,
Во снах давно уже летал.
Он от дороги отдыхал
В траве густой найдя приют,
Собой доволен, счастью рад,
Что не отыщут его тут,
И никогда и ни за что
Вовек в Багдаде не найдут…
И не узнает в нем лицо,
Что было предано суду.
Голубка, рядом проходя,
На ветку яблони взлетел,
Устав гулять в округе зря
Без надобности и без дел.
Упало перышко с него,
Коснувшись пальцев на руке
И вор оставил тут же сон;
Встревоженный в своей душе.

Манили запахи весны,
Душистых зарослей акаций,
Сияния света от воды
Мерцанием ярких звезд казались.
Безлюдна площадь в будний день,
Шагов людей почти не слышно,
Толпа растаяла детей,
Ушли они куда — то быстро.
И ветерок убавил силу
Теплом наполнившись сполна,
Наш спутник выйдя на равнину,
Почуял, как цветет весна.
Ромашек он увидел лук,
Бескрайние травы поля.
Синица радовала слух
Мелодию свою треща;
Казалось пение ее
Намного лучше соловья.
Вся эта милая картина
Недалеко от стен была,
Лишь заворота путник вышел
Она впилась в его глаза.
Багдад казался крепким замком,
Смотрящим грозно за людьми,
За племенем их бренным, жалким,
Держа ворота взаперти;
Скиталец обернулся:«как?!
Как может человек тут жить?!
Я был в тюрьме и все же знаю,
Как душу станет здесь душить
Немая боль от этих зданий
Задавящих любую прыть,
Лишь сделать что — то попытайся-
Тебя заставят смирным быть…
Не люди даже, изваяния…
Не видеть бы их жалкий лик
Не в этой жизни, не в другой…
Вернусь я лучше уж домой.»

Багдадский вор спустился с тропки,
Перешагнув косой ручей;
Все звуки разом тут же смолкли,
Растаяла синицы трель.
«От дома я не далеко,
Недолго мне идти осталось.
Еще немного, я смогу
Преодолеть в себе усталость.
Родные братья, папа, мама,
Мы вместе скоро сможем быть,
Я возвращаюсь, обещая
Корана строки свято чтить.
Молю, душою заклинаю!
Не отвергайте вы меня!»
И подходя к родному краю
Иссякли путника слова.
Он резво выскочил на Горку,
Затем на миг чуть оробел.
Знакомую увидел тропку,
В сомненьях мучаясь смотрел.
«А стоит ли домой вернуться,
Ведь столько лет уже прошло?»-
Рукою он щики коснулся-
«узнать лицо не так легко…
Во шрамах все оно, избито,
Бинтами перемотан нос…
И тело язвами покрыто,
Воняет скверно, как навоз.
Я не бунтарь теперь, не вор,
Не забияка, не задира.
Так почему же все ж во двор
Ступить мешает чья — то сила?»

Лишь к вечеру, когда смеркалось,
Ушло сомнение оказалось.
Вчерашний узник по дороге
Пошел, исполненный тревоги
Через дома того села,
Где юность вся его прошла.
но вот не знаю, почему
Никто не встретился ему.