Сокрытое

Туманное утро субботы, финал октября, ещё одна сдельная смена пропахла погоней за тушей банкноты,
Сбивается в стадо зарплатное мясо, куском ноября насытится брюхо прожорливой глотки расходов.
Пот с пылью смешался, чумазая плёнка на коже, чрез плотность одежды грязь шумных цехов просочится,
Картина лица перекошена чёрствостью рожи, и он идёт в душ от горбатого духа доходов отмыться.

В машины прохладный, но хваткий покоем салон, оставив завод за плечами не спать, заберётся,
Удушлив мозолистой лапой нахрапистый сон, на десять минут, исцеляющих дном, связь с сетью живых оборвётся.
Домой ли направить копыта коня? В супружества ложе мешком пасть? И дрыхнуть мертвецки до Судного дня…
Никто не наложит на храп возмущённую пясть, ни дочки-подростки с бунтарским проростком, ни тихая складом жена.

К друзьям на рыбалку? Они собирались. Реальную рыбу ловить. Далече. На озере, даже с палаткой, резиновой лодкой…
Не любит он с детства наживкой-бедняжкой беззлобные воды мутить. Уж лучше сгонять в магазин, купить полосатой селёдки.
Свезти её маме, чтоб сделала «шубу», она это блюдо умеет по царским рецептам готовить, оближешь тарелку и пальчики тоже.
«Смурной ты чего-то какой-то, мой мальчик», ему не промямлить кормилице «бу-бу», и брызнет из глаз слишком личное с дрожью.

Неспешно, туда, за оградку, мороз по затылку, семь лет утекло, боль смягчиться над жизнью не смеет, горит его грудь,
Брат-близнец похоронен в могилке, на зимних ледовых парах занесло, мгновением ужаса братского веет — последний был путь!
«Куда же так мчался? Чего ты успел? Кому твой огарок достался… Моя ж, брат, свеча за тобой догорает». Старик у могилы стоит.
-Похожи вы с ним словно капли… С мальчонкой семи, что ли, лет. Немного совсем разминулись, раз в год они с мамой бывают.
У папы, ему говорит. Малец жмёт ей руку в ответ. Ты родственник, верно?
-Мы жить будем, дед… Тепло брату стало, я чувствую, легче. Доставлен отцовский привет.