У портрета царя

Исход шестнадцатого века.
Великий Петр — на фоне синем;
Прельстило море человека,
Да слишком бедная Россия.
Почти нет фабрик, и заводов,
И производства – никакого.
К осуществлению походов
В морские дали не готова.

От всех зависимою стала,
Бьёт даже в крышки на погосте
Из — за отсутствия металла,
За морем купленные гвозди.
Стремятся местные конторы
За всё чужое рассчитаться,
хотя свои леса и горы
Таят несметные богатства.

А нерадивые бояре,
забыв о нравах благородных,
плодят беду в хмельном угаре
на землях русских плодородных.
Средь нищеты с годами стали
В быту и алчнее, и злее.
Живут без чести и морали,
Крестьян мордуют, не жалея.

Разорены деревни, сёла;
Вокруг – ни пашен, ни скотины…
Стал Пётр печальным, невесёлым
От неприглядной той картины,
в своих мечтах живя вдали,
в стране стальной, не деревянной,
На той земле обетованной,
где будет строить корабли.

И лишь задёргалась щека,
провозгласил он, как отрезал:
« В горах уральских мужикам
Копать руду, варить железо!»

И работный народ
всей Руси крепостной
в мир железных пород
шёл живою стеной.
И Демидовы, строясь,
не бранили судьбу –
был наш каменный пояс
им без квот и табу.
Все Указу покорны,
впрягались на годы.
и у рек быстрых, горных,
выростали заводы.

В ту пору давалась
руда нелегко –
и горя досталось
в земле глубоко,
Где сыро, и мрачно
голодным, больным,
Прикованным к тачкам
рабам крепостным.

Писалось Петром
быть к работным добрей,
да в штольне добром
не унять бунтарей.

Кабальных Демидов
не думал жалеть –
косою завита
тяжёлая плеть
грехи отпускала
строптивым сполна;
Кровавою стала
Спина не одна.

Для страж так угодней,
чтоб с кровью — всегда.
И шла с преисподней
на домны руда.
От жаждущих хлеба,
натруженных рук
наверх, где от неба
лишь крохотный круг.

Над ним – не забой!
Там в году – времена.
И видит любой,
как приходит весна.
Внизу ж и во сне
соловьи не споют,
рабы о весне
по бадье узнают:
Вернётся обратно
в снегу, как в пуху,
и сразу понятно –
зима на верху…

Избитый жестоко
работный народ,
пустил раньше срока
для сына завод.
И дом из гранита
у домны сложил,
чтоб младший Демидов
в нём жил, не тужил.

На выступе горном,
У Нейвы – реки
вознёсся он гордо
с отцовской руки.

Заводчик бывалый,
жесток, как всегда,
приладил к подвалам
Трубу от пруда.
Чтоб шлюз поскорей
У плотины поднять,
Когда бунтарей
Доведётся унять…

Днём весенним батраки
у бушующей реки
груз на струги погрузили,
что подводами свозили.
Сосчитали всё, как надо,
за сохранностью следя,
от узорчатой ограды
до последнего гвоздя.

Пушки, что в горах отлиты,
тоже были не забыты.
Чтоб, паля из них по шведу
одержать скорей победу.
По высоким вешним водам
на шестидесяти стругах
груз Демидовских заводов
повезут для Петербурга
наши предки-силачи,
бурлаки-бородачи.

Вёрст отмеряют немало
Камой, Волгой и Окой.
Но сперва им предстояло
Плыть по нашей Чусовой,
Что строптивою зовётся,
Не река, а сущий бес.
С грозной силою несётся
Водопадами с небес…

Томился город на жаре,
А я всё думал о фузеях,
в стенах уральского музея,
о ядрах, пушках, о Петре;
Его характере крутом,
могучей силе и о том,
Как стала Русь морской державой,
как жил Урал в тот трудный час,
как били шведов под Полтавой
из пушек, сделанных у нас.