Семь Я (опубликованное ранее, но скрытое в Черновики)

Я сошью себе новую жизнь
Вместо старой потрёпанной шкуры,
Чьи бока в ширину раздались
От объёмной броженьем структуры.
Возьму ножницы в члены свои
И отрежу людей погребённых
В мозгоклетках из мёрзлой дуги,
С тощим сердцем соплёй сочленённых.
Обслюнявлю на кончике нить
Фотографий улыбчивой мины,
Подорвавшей пустое «забыть»,
Растерзавши горячку в руины.
А иголкой я выткну глаза,
Черноокие к будущей моде
Находить втихаря тормоза
К переменчивой попой погоде.
Матерьял мой, конечно, не шёлк,
Разлагаемый метр крапивный.
Обожгусь я ещё не разок
О намотанный жгут депрессивный.
Шатким лезвием форму придам
Умозрительной сольной картине,
Свирепеющей фиброй к теням
Обречённых штрихов в образине.
Лезвие то сильное
В руках чумных жадненьких.
Выбором ранимое.
Меж серым и аленьким.

Не введи же меня в искушение,
Не избавь блудом зла от лукавого
Лить десницы руду в отражение,
Совершая деяние слабого.
Остриём я иду повседневности
Бренной братии вкруг всепрощения,
Не кромсая рассудок дилеммами
Опуститься судьёй на суждениях.
Отвечаю советом просителям,
Облегчая дорогу тернистую,
Отягчая свободу чернителям
Обелить безобразность ершистую.
Серебрится знамение в ясности
Водяной, ещё тёплой, материи…
Вылезаю из ванны с опасностью
Осудить его эго презрением.

Что-то я зарос, надо бы побриться,
Выйти погулять, с девкой порезвиться!
Много было их, самочек фривольных,
Чаще молодых, реже — недовольных.
Мне они дадут прелестей заразных
Жить одним концом в хлам животной сказки.
Замужем иль нет, бабнику не важно,
Лишь бы развезло манией продажной.
Ночи напролёт чокаться до взрыва
Сплавленных полов Страстного Призыва.
Гнусности творить за чужой спиною…
Лезвие — для бритвы, похоть — наготове.

Царапина кровавая
Закончилась расправою
Над ликом предыдущим.
Уборная в плывущих
Панических тисках.
Стучание в висках…
Нехватка кислорода…
Закрытая природа
Рванула из прохода
К открытому окну,
Чтоб волей надышаться
И беса не бояться
За капельку одну.
Не видеть и не слышать
Поехавшую крышу
На красное пятно.
Способное расплыться,
В воронку превратиться,
Засасывая в дно.
Зловонного болота,
Заполненного рвотой
От вида жутких стен.
Забрызганных фонтаном
Проклятого капкана
В пылу семейных сцен.
«Нечаянный убийца»,
Под корочкой гнездится,
Приди в который раз!
Верховная Святая,
Что слёзы проливает
За каждого из нас.

Хрупкий мир, раскинутый на длани,
Не осилить сжатием в кулак.
Случившееся ранее
Не есть нещадный мрак.

Прости невосполнимость и далее ступай
В слепящий безысходность, нуждающийся край.
Стань перед ним
Кем-то Другим.

Не лучшим, не худшим, устройством простейшим,
Вращающим Землю владыкой древнейшим.
Кто ты для Неё?..
Если не гнильё.

Если откровенно.
Болью.
И смиренно.
Капает слеза в мёртвые глаза…
Вряд ли я святая, жалости не знаю
К собственным порокам. Плача над уроком.
Солнечная близь…
Уникум! Явись.

Это она меня прозвала уникальным,
За проявления на солнечном балу;
Когда закончится сей танец лучезарный,
Я кану сиднем в беспросветную дыру.
Люблю потешиться над Змеем Угнетённым,
Чудного Старца до каленья довести
И посмеяться с Прожигателем Влюблённым,
Как зажигательны беспутные пути.
Для Душегуба я невидимая личность,
Боюсь сорваться каплей брани на кусок…
Меня впустила в свою голову трагичность.
И я был первенцем, рождённым под шумок.

***

Не помню, как вышла из дома
В зелёный и ведренный день
Шататься по хаткам знакомых,
Жужжать по ушам дребедень.
Почудится голос несносный,
Приснятся фантомные сны,
Где кормятся шестеро взрослых
С моей нутряной глубины.
Забыть бы их крытые рожи,
Тюремной решёткой на срок.
На что они нынче похожи?
Ублюдки безлюдных дорог.

Про то, что тогда раздробилось…
… закрою я рот на замок…