Доблесть

Памяти советского человека, солдата
Великой Отечественной посвящается.

Бессмертный урок просвещённой Европе
В далёком, кровавом, военном году
Советский солдат преподал в «Амерсфорте»
В фашистском концлагере, страшном аду.

Держали здесь пленных с Восточного фронта,
Кормили отбросами лишь иногда.
«СС» не имел тут другого закона,
Стрелять в человека готовы всегда.

Попавшие в плен, на себе ощутили,
Поток издевательств от «новой чумы»,
Которую «наци» вокруг утвердили.
Где был их сапог, всех считали «зверьми».

Фашизма мораль не сродни человеку,
У титульной расы нет больше оков,
Ему всё дано, как «сверхчеловеку»,
Судить, убивать, править миром рабов.

Чтоб дух у солдат на полях под Москвою
Поднять перед главным ударом, они
Решили заставить любою ценою,
Чтоб узники дрались за хлеб у стены.

Должна пропаганда противников немцев,
Как диких зверей в полный рост поднести.
Чтоб вермахт без жалости вешал туземцев,
Любые преграды с пути мог смести.

Для этого выбрали ростом кто меньше,
В загон за «колючкой» согнали одних.
Их было всего сто один «унтерменшен»,
Советских узбеков голодных, нагих.

Солдат под Смоленском фашисты пленили,
Когда в окружение полк их попал.
Патронов уж нет, командиров убили,
Но с поля сраженья никто не бежал.

В отдельный загон обречённых согнали,
Почти не кормили, их били всегда.
Прикладом, дубинками им помогали,
Когда на работы всех гнали с утра.

Арийская цель – превратить их в животных,
Убить человеческий вид и мораль,
Чтоб можно избитых людей и голодных,
Представить, как скот, как безмозглую шваль.

Ни день и не два издевательств терпели,
От «чёрных мундиров» бойцы РККА,
От вечных побоев тела их краснели,
Была их судьба непомерно горька.

Пройдя муки ада и пик истощенья,
Когда щёки впали и рёбра видны,
Их можно сравнить было с траурной тенью,
А многие были безмерно больны.

Тогда палачи принимают решенье,
Что люди дошли до последней черты,
И можно снимать бессердечно творенье,
Как люди в звериные входят ряды.

В то утро не выгнали их на работу,
Загон окружили в мундирах войска,
Поставили камеры к каждому входу,
На узников стали смотреть свысока.

Подъехал фургон и открылись в нём двери,
Заполнив вокруг хлебным запахом всё.
Охранник к машине в развязной манере,
Приблизился быстро и пнул колесо.

Из чрева фургона достал он буханку,
И медленным шагом к загону пошёл.
У узников запах рвал всё наизнанку,
И каждый смотрел, как охранник к ним шёл.

Кругом тишина, только шелест у камер,
И плёнка вбирает текущий момент,
Напрягся весь строй, даже воздух вдруг замер,
В загон брошен хлеб и упал на брезент.

Все ждали, к нему роем бросятся люди,
Начнётся животная драка за хлеб,
Но шли, поедая друг друга минуты,
Никто не бежал, словно каждый ослеп.

Затем от людей отделилась фигура,
Безусый юнец молча хлеб приподнял,
Он бережно, словно тот был из ажура,
Поднёс к голове его, поцеловал.

Безмолвно отнёс его к старшему брату,
И нежно буханку ему передал,
Рассевшись кружком, как сродни азиату,
Весь люд по-восточному ноги поджал.

Старейший делил хлеб по малым кусочкам,
И братьям по кругу его раздавал,
В ладонях своих драгоценным комочком,
Его согревали, как свой капитал.

Они ели хлеб, словно плов с дастархана,
Закрывши глаза и с молитвой в устах.
Им вспомнился дом и арык у платана,
Плоды абрикоса в колхозных садах.

Когда после трапезы встали все вместе,
И узники спели: «Худога шукур»,
Вскочила охрана от яростной мести,
А главный на съёмках был злобен и хмур.

Великая, смелая доблесть узбеков,
Их стойкий, несломленный голодом дух,
Расстроили планы у «сверхчеловеков»,
Представить всех пленников стадом чернух.

Вначале охранники пленных избили,
Прикладами били, ремнями, плетьми.
Но узников дух всё равно не сломили,
Узбеки и здесь все остались людьми.

Тела превратили в кровавую массу,
Их участь фашизмом была решена.
А воля в плену стала твёрже алмаза,
В полгода накрыла их смерти волна.

Все братья остались для нас безымянны,
В загоне умершие в муках больших,
Казнённые вслед в предрассветном тумане,
В лесу, там, подальше от взглядов чужих.

Несломленный дух векового народа,
Фашизму стал гневным началом конца,
Прошло с тех кровавых событий три года,
Наполнились счастьем и горем сердца.

В той страшной войне, потеряв миллионы,
При штурме высот и в тылу у станков,
В блокадные дни и в полях удалённых,
Сплотился народ против злейших врагов.

В едином строю люди разных народов,
Различных традиций в веках, языков,
Без страха пошли под огонь пулемётов,
В бою, не жалея своих животов.

Их жёны и дети в цехах и на поле,
Ковали победу ударным трудом,
Детей ленинградских, голодных до боли,
В домах принимали в участье живом.

Пусть будет примером их подвиг великий,
Для всех поколений до нас и потом,
Кто выдержал всё, будь то плен полудикий,
В тылу тяжкий труд иль бросок напролом.

Мы в вечном долгу пред советским народом,
Познавшим и смерть, тирании беду,
Обязаны мы голубым небосводом,
Отцам нашим, дедам, поправшим войну.