Последнее дерево в жизни неодушевлённого мудака

Ты последнее дерево в жизни найдёшь,
Отправляясь туда, где живёт «ни-ку-да»,
Где не крикнуть, уже: «Я люблю тебя, ложь»,
Чтоб услышать: «Чего… разорался, мудак»?
Ибо больше ни правды, ни лжи – ни-ка-кой,
И отсутствует рот у того мудака,
Кто вчера без труда разбирался с тоской,
Погружаясь, под вечер, на дно кабака.
Но, теперь, никогда, никаких – ка-ба-ков,
И брюнетка за стойкой уже не кивнёт,
Если спросишь: «Расслабимся»?
… «Милый, легко»,
…Семь недель – в этой жизни и столько же нот.
И не нужно считать: предлагают: бери,
И барменшу хватал и к себе приводил,
Разряжали, за окнами, мрак, фонари,
И ты знал: это всё, как всегда, впереди,
Скажем: дней через семь, повторится, но… вот:
До семи, до шести и совсем не считай,
И не скажет брюнетка, вздохнув про «залёт»,
И в ответ не услышит: «Трендишь, на черта:
Твой – залёт. Залетела. Сама и решай,
Алиментов не жди, от меня, никаких»,
— «Ну, а как же душа»?
— «Да, какая – душа,
Секс — замена пилюль от наплыва тоски».
…Ты идёшь в никуда, и младенческий хор
Умоляет тебя: «Не убей, не убей»,
И бежишь, будто, стражей, замеченный вор,
Только, вновь голоса, прямо в уши к тебе,
Забираются, но…
нет ушей: не должно,
Просто быть их по сути, ведь… суть умерла,
Нет барменши, пропало кабацкое дно,
Не увидеть, «мурла», перекос в зеркалах.
Эти крики младенцев, за деревом тем,
Не рождают ли птиц ошалелых птенцы:
«Ну, зачем, ну зачем: жизни, нас, на совсем,
Не рождённых ещё, вы лишили, отцы».
Как же вечность – криклива, в которой дышать,
Невозможно, и ждёшь ежедневно суда,
Вдруг, поняв, что и впрямь, существует душа,
Отправляясь туда, где живёт «Никуда». 21.11.2014г.